Глава пятнадцатая,

Тристан проснулся в наипоганейшем настроении. С какой радости он укокошил вчера столько людей? Нет, разумеется, к чему скрывать, по ходу боя он получал известное удовольствие, не говоря уже о том, что эти уроды вполне серьезно угрожали его жизни. Идеально удобная позиция: я защищался. Еще удобнее: я действовал по приказу. И самая удобная, точнее, самая красивая: я мстил за друзей. Сколько раз уже было у него такое! И в этой, и в той жизни. Но в итоге, особенно наутро, война – любая война – оказывалась бессмысленной, и убийство – любое убийство – всплывало в памяти как нелепое и отвратительное действие. Парадокс заключался в том, что, как правило, хотелось убить еще кого-нибудь.

Верно говорят, что кровь опьяняет точно так же, как вино или женщины. На вино это, пожалуй, больше похоже: пьян уже в дугарину, уже башка чугунная и знаешь, что больше не надо, нельзя, будет только хуже, но хочется, очень хочется хотя бы еще рюмочку. Пусть будет хуже, пусть будет совсем плохо – остановиться уже невозможно. Вот так и с убийствами. Тяжело, противно, но надо еще добавить, потому что хочется, а утром – обязательно на опохмел.

Ладно. Кто у нас там на опохмел остался? Лесничок Орбит? Это для братьев наших меньших. Это для Периниса. Кто еще? А, ну как же, баба эта паскудная, Вазеллина. Класс! Благородный рыцарь переходит на женщин, а в следующем номере программы начнет детишек тонкими ломтиками нарезать. Впрочем, до сих пор – Бог миловал – детей убивать не приходилось, а вот девчонку одну там, в Чечне, расстрелял самолично.

Девчонка была из Каунаса. Снайпер. «Белые колготки». И было у нее за плечами двадцать пять лет жизни и двадцать шесть убитых российских офицеров. Красивая такая девчонка, даже на Машу чем-то похожа…

Про «белые колготки» по всей Чечне ходило очень много совершенно немыслимых слухов и очень мало достоверных историй. Наверняка можно было сказать одно: перед лицом закона ни одна из этих девчонок не предстала. Или, чудом уцелев, лихие прибалтийские «биатлонистки» возвращались домой, увозя в маленьких дамских сумочках тугие пачки долларов, или… их убивали на месте, не дожидаясь никакого трибунала. Как убивали – вопрос отдельный. Об этом и слагались легенды.

Принято было утверждать, что их всегда уничтожали сразу и зверски: утюжили танками, забивали насмерть прикладами, взрывали гранату, затолкнув ее в задний проход. И особенно смачно передавалась из уст в уста история о шикарной блондинке из Паневежиса, которую привязали парашютными стропами к двум бэтээрам за ноги и разорвали пополам. И якобы никто и никогда не видел в «белых колготках» женщин.

Неправда это. Даже растягивание за ноги отчасти сексуально. Но еще ближе к жизни вариант с гранатой. Посудите сами: сможет ли мужик, солдат, затолкнуть гранату туда, не затолкнув прежде кое-чего другого? В том-то и дело, что не сможет. Девчонок-снайперов потому и убивали настолько по-садистски, что перед этим вначале обязательно насиловали хором. Об этом знали все, вплоть до генералов, но никто никогда нигде не говорил. Табу. И Ваня Горюнов знал об этом, когда попалась им эта, похожая на Машу…

Вот черт! Вспомнилось не к месту!

Тристан вышел на морозный воздух и с наслаждением сгрыз большое красное яблоко еще из их с Изольдой запасов. Ощущение осмысленности жизни медленно, но все-таки возвращалось к нему.

И тут мелькнул за деревьями белый конь Периниса. Слава Богу, все идет по плану.

– Ты покончил с Орбитом? – поинтересовался Тристан.

– Нет еще, но если прикажете, сэр, я готов заняться этим хоть завтра. Не проблема. Вот только сегодня нам с вами будет не до того. Выслушайте меня, пожалуйста.

И он рассказал, какую пакость изобрела для Изольды Вазеллина.

Король вернулся в свою тинтайольскую резиденцию к середине дня и, не застав Андрола, ставшего к тому времени сенешалем и самым близким к Марку человеком, опечалился. Слуги рассказали ему о трагической гибели двух баронов и их войска в страшной схватке с неведомыми разбойниками, прокравшимися в замок среди ночи. Король опечалился еще сильнее. Сколько было разбойников и почему ни один из них не был взят в плен или хотя бы убит, оставалось решительно непонятным. Не сумев получить ни от кого внятных разъяснений, Марк согласился наконец выслушать леди Вазеллину, которая недвусмысленно намекала, что только ей одной и известны некие очень важные сведения, но излагать их королю она будет лишь строго конфиденциально.

Наглое утверждение этой весьма вздорной женщины, будто одним из разбойников, орудовавших в замке ночью, был его родной племянник Тристан, показалось поначалу не слишком правдоподобным, но Вазеллина продолжала настаивать, мол, сама видела Тристана, своими глазами, видела выходящим из покоев королевы Изольды. И вся эта старая и до боли зубовной знакомая песня тем более не убедила Марка, совсем не убедила, но что-то вдруг надломилось в нем, когда толстая леди Вазеллина бухнулась ему в ноги и начала реветь в голос, умоляя поверить ей.

И как бы между прочим, как бы случайно король Марк вспомнил, что никого из недоброжелателей и завистников Тристана уже не осталось в живых при дворе. Гибли они зачастую загадочно, и вовсе нельзя было исключить, что смерть наступала от руки или по приказу его племянника. В общем, не верил Марк Вазеллине, но жалость к ней испытывал, а еще испытывал дико раздражающий неуют от вновь зародившихся (а ведь казалось, уже совсем развеялись!) подозрений. И потому спросил он строго:

– Что же ты предлагаешь, Вазеллина? Объясни.

– Очень просто, мой король. Вы не верите мне, вы верите своей жене Изольде. Это понятно и достойно уважения. Но ваши вассалы станут вновь сомневаться в чистоте ваших помыслов и честности вашей супруги. Есть только один способ убедить их раз и навсегда в невиновности Изольды и поставить наконец точку в этой неприлично затянувшейся истории. Устройте вашей супруге испытание раскаленным железом по всем канонам Святой церкви. И если невиновна она, Бог защитит ее тело. Вы же знаете это, мой король, не хуже меня. И все остальные тоже знают. Стало быть, вам нечего бояться. Изольда как верная жена ничем не рискует. А если все-таки права я и она – подлая изменница, разве не вы сами желали ей уже тогда сгореть в очищающем пламени? И даже еще худшей участи желали вы ей. Неужели теперь дрогнете, боясь ожечь всего лишь ладони клятвопреступницы? Устройте суд, мой король. Пусть сам Артур и его рыцари приедут свидетелями на Белую Поляну. Пусть все люди в Логрии увидят и узнают правду. Разве это не справедливо? Разве жители Корнуолла, Уэльса и Альбы не заслужили этого? Разве не таким – предельно честным перед своими подданными – должен быть настоящий король?..

Она все говорила и говорила, все никак не могла да и не хотела остановиться, чувствуя, что болтовней своей буквально гипнотизирует Марка, а король ее уже и не слушал. Он уже принял для себя решение, он не столько разумом, сколько душою понял: никуда ему не деться от этого испытания. Суд раскаленным железом – действительно единственный способ для самого Марка, для Изольды и для всех достойных людей в королевстве окончательно уничтожить и забыть эту годами копившуюся грязь, налипшую на их добрые имена.

Король даже не стал баронов собирать, а сразу призвал к себе Изольду. И у прекрасной жены его было право отказаться от испытания. Тогда она навеки заклеймила бы себя пусть и неправедными с точки зрения Марка, но стойкими подозрениями всего королевского двора. Был у нее и еще один выход: взять да и признаться во всем. Вряд ли король по второму разу отправил бы ее на костер. Скорее всего нашел бы способ потихоньку избавиться от неверной жены. Может, и сообщил бы официально о гибели Изольды, но в действительности сохранил бы ей жизнь, отправив куда-нибудь в дальние дали вслед за Тристаном. Ведь ненависть уже перегорела в Марке. Осталась лишь любовь и сострадание. Однако выше любви, выше всего на свете было в нем представление о чести.